Skutāns, Gints. Kā latviešu strēlnieks Judiņš radīja mītu par Jūdas Iskariota pieminekli padomju Krievijā. Historia.lv (05.01.2018.)

Drīz jau apritēs simts gadi, kopš Volgas krastā - Svijažskas pilsētā boļševiki uzstādīja pieminekli bībeliskajam personāžam- pašam Jūdam Iskariotam, mūsu Pestītāja nodevējam. Tieši viņš atzīstams par pirmo revolucionāru, kurš uzsāka cīņu ar kristīgo reliģiju.  Pieminekli ar specvilcienu no Maskavas ieradās atklāt Ļevs Trockis,  uzstājās arī vietējie padomju aktīvisti- komisāri, čekisti un partijas funkconāri. Līdz ar to godam tika pieminēts  apustulis un revolucionārs Jūda.

Augstāk minēto mītu kultivēja un izplatīja Pilsoņu kara gados dažādi pretkomunistiski spēki. Bet kā apliecina ceļotāja un publiciste Elvita Ruka, šo stāstu viņa pavisam nesen tika dzirdējusi no saviem paziņām mūsdienu Krievijā. Tā kā nekas jau vēl nav beidzies!  

Stāsti un baumas par pieminekļa uzstādīšanu Jūdam Iskariotam aizsākās no  dāņu ceļotāja Heninga Kēlera sacerējumiem (Henning Kehler), kurš  pieredzētos notikumus Padomju Krievijā interpretēja savā grāmatā The Red Garden (tulkojumā Sarkanais dārzs,  tāda paša nosaukuma nodaļā, 153.lpp.). Diemžēl autors nemācēja krieviski un savās haotiskajās atmiņās ir ļoti tendenciozs un pārspīlējumiem bagāts. Mūsdienu vēstures pētniekiem nācās krietni galvas palauzīt, lai atšķetinātu šīs mitoloģiskās pasakas evolūciju no vēsturiskā patiesības grauda. Kā izrādīsies beigās - šīs jezgas pamatos atkal izrādījās viena latvieša ebreju cilmes uzvārds (tiesa gan - saistība ir visai attāla).  Uzskaitot pazīstamu Pievolgā un Urālos pazīstamu revolucionāru uzvārdus, iegūsim virkni-  Azin, Salmin, Lapin, Lepin  un visbeidzot arī mūsu Judin ! Tā nu mūsu -iņi pārtop Krievijā pavisam parastos uzvārdos, kurus grūti atšķirt no Volgas somugru tautu uzvārdiem. Un lūk piemērs, kad ir sanācis uzrunāt Salmin uzvārda nēsātājus, kuri izrādījās udmurtu cilmes. Bet šoreiz aprakstīšu gadījumu, kad no mūsu Jūdiņa ir progresējis pats apustulis - Jūda Iskariots!

Tēmas ilustrācijai sekos citāti no antikomunistiskajiem preses izdevumiem: 

Sīkāk lasīt par  pieminekļiem Jūdam Padomju Krievijā vikipēdijas šķirklī Иуда Искариот . Sīkāks raksts par šīs tēmas izpēti, ar pilnu tekstu un komentāriem atrodams resursā: http://wiki.istmat.info, sadaļā: Революция и Гражданская война (1917-1921), ar virsrakstu Памятник Иуде Искариоту (http://wiki.istmat.info/%D0%BC%D0%B8%D1%84:%D0%BF%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D0%BD%D0%B8%D0%BA_%D0%B8%D1%83%D0%B4%D0%B5)

«Датский писатель Ганнинг Келлер: «…местный совдеп долго обсуждал, кому поставить статую. Люцифер был признан не вполне разделяющим идеи коммунизма, Каин — слишком легендарной личностью, поэтому и остановились на Иуде Искариотском как вполне исторической личности, представив его во весь рост с поднятым кулаком к небу…»»

«Иуда был объявлен одним из первых революционеров в истории, и в 1918 году новые власти даже поставили памятник – Иуда грозно замахивался в небо кулаком. Открывал богоборческий памятник один из главных вождей революции, знаменитый оратор Л. Троцкий, называвший Иуду великим бунтарем, революционером и т. п.»

«По его распоряжению было поставлено четыре памятника Иуде-Предателю, один недалеко от Самары - в Свияжске. Представляете, что испытывали люди на местах, когда приходил состав, они извлекали из вагона заколоченный досками памятник Иуде с предписанием это установить»

«Гипсовый истукан, грозящий в небо, был установлен накануне въезда Льва Троцкого на остров Свияжск. Иуду закрыли чехлом от артиллерийского орудия и выставили вооруженную охрану. Утром следующего дня прибывший на остров наркомвоенмор велел собрать митинг, где произнес зажигательную речь, в которой приравнял Иуду Искариота к первому в истории протестанту, революционеру, бунтарю с насилием и произволом. Толпа слушала вяло и, едва ораторы отговорились, разошлась»

Un lūk, vēl  citi, daudz vairāk mākslinieciski apstrādāti garadarbi:

«И тогда в Свияжск отправили наркомвоенмора Троцкого. А вместе с ним литературный бронепоезд. […] Поезд все же в какой-то степени оправдывал свое название. Кроме известного публициста Троцкого, на нем приехали несколько пролетарских писателей и первый в мире памятник Иуде Искариоту. Главное событие, ради которого так старательно уничтожали местное духовенство, было впереди. Скажу сразу, что пассажиры поезда Всеволод Вишневский и Демьян Бедный не оставили об этом своих воспоминаний. Поостереглись. А вот малоизвестный датский писатель Галлинг Келлер не удержался. По его словам, «местный совдеп долго обсуждал, кому поставить статую. Люцифер был признан не вполне разделяющим идеи коммунизма, Каин - слишком легендарной личностью, поэтому и остановились на Иуде Искариотском как вполне исторической личности, представив его во весь рост с поднятым кулаком к небу». Памятник Иуде простоял в Свияжске недолго. Потом его незаметно убрали, а на тот же постамент водрузили бюст Ленина»

«Открытие памятника прошло назавтра или через день после казни настоятеля обители, то есть 11 или 12 августа 1918 года. По этому случаю в городе состоялся парад двух полков Красной армии и команды бронепоезда, прибывших сюда вместе с Троцким. Председатель местного Совета произнес «пламенную» речь, после чего под звуки военного оркестра с гипсового истукана сдернули чехол, и взорам присутствующих предстала буро-красная фигура человека - больше натуральной величины - с обращенным к небу лицом, искаженным гримасой, судорожно срывающего с шеи веревку. По другой версии, никакой веревки на шее у гипсового Иуды не было, и он грозил небу поднятым вверх».

Dīvainā dāņu ceļotāja grāmata tika publicēta angliski (pilns, ieskenēts angļu izdevuma teksts: http://www.archive.org/stream/redgarden00kehl#page/n0/mode/2up ). Patiesības labad jāuzsver, ka pats darba autors Kellers  1940.gadā norāda, ka viņa grāmata lielā mērā ir literārs daiļdarbs, kurā vēstures patiesību nav jāmeklē. Šeit piedāvājam attiecīgās nodaļas tulkojumu krieviski:

«Cовет Свияжска [Sviagorod] размещался в здании городской Думы, что на рыночной площади. Когда наша машина подлетела к торговым рядам, часовой, кликнув подмогу, встретил нас с оружием на вскидку. Уж такие были времена! Все охранники - между прочим, отборные красные части - были венграми. Председателем Совета и, в одном лице, главой города был Красный Еврей [Red Jew] неопределенного возраста, чью «фабричную» фамилию я запамятовал. Иногда он казался молодым человеком с рано увядшими чертами лица, в другой раз смахивал на старика, коему какая-то болезнь придавала отблески ложной молодости. Сквозь его жидкие, недавно стриженные, волосы просвечивали редкие пятна. Особо выделялись глаза. Ничего в действительности не выражая, они, время от времени, вспыхивали, озяряя все вокруг красноватым светом. В целом он производил впечатление человека щедро наделенного талантами, но у которого, без всякого сомнения, не все были дома.

Он удивился, увидев меня. Его удивление стало еще больше, когда я показал ему свои дипломатические документы и сопроводительные бумаги. Он аж затрясся от неудержимой ярости и, скрежеща зубами, словно гневливый деспот, заявил мне, что не признает буржуазных правительств Европы. Для него они ничто, не более чем воздух. Что же касается [иностранных] военнопленных, предмета моего интереса, то таковых для него не существует. Он не надсмоторщик капитализму. В свободной России, каждый желающий имеет возможность быть свободным и нам не нужны подачки лживого буржуазного человеколюбия.С этими словами он повернулся ко мне спиной, вперив свой похотливый взор в Долли Михайловну [попутчица автора]. Позже, однако, он все же сменил гнев на милость, поскольку, по его словам, друзья Долли Михайловны и его гости тоже. В тот же день он пригласил меня поужинать, а так же принять в ближайшее воскресение участие в большом коммунистическом празднике, по случаю которого прекрасный общественный парк Krasnij Sad, т.е. The Red Garden, будет возвращен в распоряжение признательного народа. С сатанинской улыбкой на устах он не применул заметить, что почтёт за честь вырвать столь многообещающую молодость в моем лице [автору было в то время 26 лет] из рук капиталистической дипломатии. «Вы уже принадлежите нам. Я читаю в Ваших глазах отсутствие предрассудков, но пока не вижу в них внутреннего понимания истины. Вы еще не исполнены могучей идеей всечеловеческого братства. Вам следует прислушаться к зову своей молодой крови». Он посмотрел на меня странным образом, схватил мою руку и, засунув свои губы прямо мне в ухо, прошептал: «Я доверюсь Вам. Во мне истина. Я воскресший спаситель нового времени. Я…». Неожиданно он вытер свой лоб, улыбнулся и без всякого перехода сказал: «Жарко», - чем и закончил свои поразительные речи.

После безалкогольного и не очень богатого ужина - хотя и приготовленного венским поваром - я прошелся по городу. … Под вечер вернулся на вокзал, сопровождаемый матросом. Долли Михайловна провела ночь в городе, вернувшись лишь утром накануне отъезда в советском автомобиле, дабы сменить платье. Она намеревалась принять участие в военном параде в составе колонны из членов команды бронепоезда. Сопровождаемый матросом, я поехал на обед к советским. Парад должен был начаться в три часа. Комиссары и ответработники выстроились на балконе пассажа, пестрящего оттенками кумачевого цвета. Все они были в военной форме, обвешанные оружием, командирскими планшетами и биноклями, но всех превосходил красный Еврей, на голове которого красовался серый стальной шлем с красной семиконечной звездой, на ногах высокие из лайковой кожи сапоги со шпорами, на боку висела иностранного производства сверкающая сабля, здесь, в России, выглядящая неким фантастическим оружием. На правом рукаве [кителя] у него была вышита, известная любому, эмблема частей особого назначения [shock troops]: белый череп с костями в серебряной окантовке на красном поле. Неудивительно, что стоящий рядом в простой блузе и бескозырке с черно-оранжевыми ленточками матрос не производил впечатление великого военного гения. Я выбрал место в тени пассажа, чтобы быть ближе к военнопленным, но, при этом, не создавать у венгров-красноармейцев превратного мнения по поводу своего статуса. Здесь же располагался и оркестр австрийских заключенных, игравших на параде и в ходе дальнейших празднеств.

…Оркестр сыграл «Над прекрасным голубым Дунаем». Следом выступил Еврей. Он снял и положил перед собой свой шлем. По лицу его катились крупные капли пота, но палящее солнце не могло справиться с присущей ему сильной бледностью. Говорил он хорошо, хотя и не проявляя, при этом, как казалось, большого интереса к сказанному. Сплошной поток большевистско-советских доктрин без всякого затруднения лился из его уст, но без какой-то ведущей идеи. Поймав подходящий момент, он сделал паузу и сорвал апплодисменты коммунистов. Долли Михайловна зевнула без всякого смущения и взяла меня под руку. Когда я услышал имена Карла Маркса и Энгельса, то подумал, что вот и пришел момент торжественно сдернуть полог с устанавливаемого сегодня памятника. Но этого не случилось. Еврей продолжал говорить. Он презентовал Красный Сад городу, выразив надежду, что оный послужит общественному благосостоянию, развитию искусств и свободному распространению любви. Этот широкий жест символизировал заботу Советской республики о пролетарских массах. Красный Сад должен стать, вместо невежественной церкви пап и священиков, новым народным святилищем, Пантеоном героев международного братства. Со временем, здесь, вырастет колонада из статуй таких людей, как Платон и Бабеф, Бланк и Делеклюз, Ленин и Либкнехт. Благодаря помощи австрийских скульпторов, бывших заключенных, а ныне свободных советских граждан, эта работа уже началась и первый монумент готов. Он [Красный Еврей] долго колебался в выборе исторической личности, бюсту которой первой будет оказана честь быть здесь установленным. Подумывал, например, о Люцифере и Каине, ибо оба были притесняемыми, оба являлись мятежниками, революционерами высшей величины. Но первый - теологическая фигура, сверхестественный характер которой не соответствует марксистским взглядам и чей свет загашен упадочным обществом, в глазах которого Люцифер символизирует страх и ненависть. Второй же, Каин, является мифологизированным персонажем, само существование коего весьма сомнительно. Вот почему, его взгляд обращается к беспорной для всех живущих на земле исторической личности, также являющейся жертвой религиозных взглядов хищнического общества… Тому, кто в течение двух тысяч лет был невинно распят на кресте позора капиталистических интерпретаций истории. Великий Прометей пролетариата, предтеча красной мировой революции, искупитель грехов двенадцати христовых апостолов – Иуда Искариот!

Оратор постепенно довел себя до экстаза. Слушатели едва ли понимали, что он говорил, но, чувствуя себя неуютно под его горящим взглядом, отвечали выкриками, большая же часть русских свято крестилось. Еврей замолчал, не обращая внимание на эффект, производимый его словами. Черты его лица болезненно передернулись и он вновь начал, запинаясь, говорить о часе воздаяния, об угнетенном апостоле, о диктатуре пролетариата, о братстве, об Интернационале… Но говорил он в никуда. Лицо его дергалось в конвульсиях, будто стегаемое хлыстом душераздирающих мыслей. Двумя руками он ухватился за трибуну, ногти и пальцы впились в красную ткань. В следующую минуту лицо его вдруг разгладилось, он наклонился вперед и загадочно произнес: «Я несу вам послание», - и, сложив руки на груди, продолжил – «На мне грехи всех времен. Во мне истина. Знаете ли вы меня? Я спаситель нашего времени», - и закончил шепотом - «Я есть он». Никаких сомнений не оставалось, что он был сумасшедшим. Он считал себя Иудой.

В эту минуту, потревожив горячий воздух, над садом раздался гул летящего аэроплана. Прислушавшись на миг к этому звуку, Еврей омыл лицо рукой и крикнул с внезапным воодушевлением: «Да здравствует всемирная революция!», после чего покинул трибун и, демонстрируя недюженное самообладание, с поклоном попросил Долли Михайловну сдернуть полог со статуи. Зардев румянцем, Долли Михайловна приняла у него из рук шнур от полога и дернула за него пару раз, обнажая рыжевато красную фигуру со следами свежеположенной штукатурки: совершенно голую, сверхчеловеческого размера, с ликом, весьма напоминающим черты лица комиссара, обращенным к небесам, в то время, как руки страстно рвали обмотанную вокруг шеи натуральную пеньковую веревку. Как только апостол явил себя зрителям, оркестр грянул «Интернационал» и мы, воодушевляемые музыкой, встали с обнаженными головами. На другом конце сада раздались три, быстро следующих друг за дружкой, ружейных залпа. Они не были холостыми. Зловещий посвист пролетевших над головами пуль заставил меня вздрогнуть. Бог знает, где завершился их путь.

Красный Еврей что-то сказал Долли Михайловне, после чего обнял ее и поцеловал прямо в губы. Прежде, чем я понял что происходит, она повернулась ко мне и я почувствовал ее мягкое, как эластик, льнущее ко мне, тело, дразнящий запах ее пудры в ноздрях и, одновременно, теплую, словно море, влажность кроваво красных губ. На миг показалось, что дневная жара вспыхнула пламенем. Не увидев в моих глазах понимания происходящего, Долли Михайловна хохотнула и повернулась к другому человеку стоящему подле нее, чтобы одарить его поцелуем, который начал передаваться от уст к устам.. »

Kā jau, iespējams, esat nopratuši, tad latvietis Jūdasa lomā izrādījās Jānis Judiņš no Liezeres! Atbilstoši viņa biogrāfijā sniegtajām ziņām,  J,Judiņš dzimis Liezēres pagastā bezzemnieku ģimenē. 1904. gadā pabeidza Valkas skolotāju semināru. Piedalījās 1905. gada revolūcijā. Strādāja par skolotāju. Sākoties Pirmajam pasaules karam, 1914. gadā, tika iesaukts Krievijas impērijas armijā, kur sākotnēji dienēja vienā no Sibīrijas strēlnieku pulkiem. Par kaujās parādīto varonību apbalvots ar Jura krustu. Tika nosūtīts uz Viļņas karaskolu, kuru pabeidza 1916. gadā, kā praporščiks. Pēc tam dienēja 4. latviešu strēlnieku pulkā. Paaugstināts par podporučiku. 1917. gada maijā iestājās Krievijas komunistiskajā (boļševiku) partijā. Tika ievēlēts Iskolastrelā, kur kļuva par juridiskās nodaļas vadītāju.

1918. gada aprīlī tika iecelts par latviešu strēlnieku padomju divīzijas 3. brigādes komandieri. Jūnijā bija viens no komandieriem, kurš līdzdarbojās eseru dumpja likvidēšanā Maskavā, kā arī piedalījās cīņās par Jaroslavļu un Kazaņu. Kopā ar 4. pulku pārcelts uz čehoslovāku fronti, kur Judiņu iecēla par Volgas kreisā krasta padomju karaspēka un 3. latviešu strēlnieku brigādes komandieri. 8. augustā netālu no Kazaņas pie Krasnaja Gorkas dzelzceļa stacijas viņu ķēra lielgabala šāviņa šķemba, kas bija par iemeslu viņa bojāejai. Zemes klēpī viņš tika guldīts netālajā Svijažskas pilsētā.

KPFSR Tautas Komisāru Padome nolēma, pēc Ļeņina iniciatīvas, 1918. gada 14. augustā pārsaukt Svijažskas dzelzceļa staciju, pie kuras krita Jānis Judiņš, par "Judino" (krievu: Юдино), lai godinātu viņa piemiņu. Acīmredzot šai laikā tika uzstādīts arī pagaidu piemineklis apbedījuma vietā - Svijažskas pilsētā, kas kalpoja par avotu absolūti nepamatotajām baumām par pieminekli Kristus nodevējam - Jūdam. Pēckara gados bij. Svijažskas stacijā tika uzstādīts fotogrāfijā redzamais granīta piemineklis, kurš tur atradās visu padomju laiku. Jebkurā gadījumā - tas bija pirmais gadījums, kad vietas nosaukumā tika iemūžināts kādas personas, šai gadījumā Krievijas pilsoņu kara cīnītāja vārds.[1] Jāņa Judiņa vārdā nosaukts arī mikrorajons un iela Kazaņā un Neberežnije Čelnos.

Gints Skutāns, 05.01.2017.